О судебно-психиатрической экспертизе потерпевших, страдающих олигофренией

Олигофрения — одно из наиболее частых психических расстройств: по данным разных авторов, ее распространенность составляет 2—2,4 на 1000 населения. Тяжелые формы олигофрении (идиотия и имбецильность) отмечаются лишь у 20—25% больных. Большинство больных олигофренией составляют лица с дебильностью. Многие из них приобретают некоторые знания, работают и лишь изредка в связи с временным ухудшением состояния попадают в психиатрические стационары. В то же время вследствие имеющейся у них умственной недостаточности такие лица зачастую оказываются несостоятельными в необычных ситуациях, не могут правильно оценить сложные межличностные и социальные отношения, требования закона. Нередко они становятся жертвами уголовных правонарушений, особенно сексуальных. Среди потерпевших по делам о сексуальных правонарушениях, направляемых на судебно-психиатрическую экспертизу, около 40% составляют больные олигофренией.

Вопрос о судебно-психиатрической экспертизе свидетелей и потерпевших, страдающих олигофренией, освещен мало. О.Е. Фрейеров (1957) отмечал, что при легкой степени интеллектуальной недостаточности страдающие олигофренией могут давать полноценные показания, однако слабость суждений, повышенная внушаемость и возможная недостаточность критики у таких лиц требуют большой осторожности при экспертной оценке их психического состояния. Leferenz (1972) считает, что свидетели и потерпевшие, обнаруживающие умственную отсталость, «больше подвержены различным внешним влияниям и собственным истинктивным побуждениям, что заслуживает особого внимания при экспертизе».

Мы обследовали 40 больных женского пола в возрасте 14—20 лет, страдающих олигофренией, которые, являясь потерпевшими по делам о сексуальных правонарушениях, проходили амбулаторную судебнопсихиатрическую экспертизу в Институте им. В.П. Сербского и других учреждениях. Диагноз олигофрении у большинства обследованных был поставлен до судебно-психиатрического обследования. Среди испытуемых были учащиеся вспомогательных школ, малоквалифицированные работницы, некоторые, с более выраженными психическими расстройствами, не работали и не учились, имели инвалидность. Больных, страдающих идиотией и имбецильностью, не было, определялось лишь состояние дебильности с различной степенью выраженности психопатологических расстройств.

При рассмотрении клинической структуры дебильности мы принимали во внимание 2 ряда психопатологических признаков: 1) интеллектуальный дефект, который являлся определяющим как в клинической картине, так и в диагностике болезненного состояния; 2) сопутствующие расстройства эмоционально-волевой сферы. В зависимости от клинических особенностей, определявшихся степенью интеллектуального дефекта и выраженностью эмоционально-волевых расстройств, испытуемых разделили на 3 группы: 1-я — лица с относительно неглубоким интеллектуальным дефектом, без выраженных эмоционально-волевых расстройств; 2-я — лица с относительно неглубоким интеллектуальным дефектом и выраженными эмоционально-волевыми расстройствами; 3-я — больные с глубоким интеллектуальным дефектом и выраженными аффективно-волевыми расстройствами.

В 1-й группе (16 человек) отмечался «простой» вариант дебильности, при котором клиническая картина исчерпывалась основным для олигофрении расстройством — интеллектуальной недостаточностью. Интеллектуальный дефект был относительно неглубоким. Наряду с понижением способностей к полноценному абстрагированию и преобладанием конкретно-ситуационных форм мышления у них сохранялась способность к образованию понятий, несложных умозаключений, обобщению личного опыта. На фоне некоторой общей примитивности и ригидности эмоционально-волевых проявлений выявлялись достаточно дифференцированные эмоциональные реакции, адекватные симпатии и антипатии, обнаруживалась способность к активным волевым усилиям, целенаправленной деятельности. Испытуемые обычно приобретали определенные знания, трудовые навыки; в повседневной жизни они были достаточно активны, трудолюбивы, поведение их характеризовалось упорядоченностью, умением ориентироваться в конкретно-бытовых ситуациях. Как правило, они неплохо учились во вспомогательных школах, в дальнейшем выполняли несложную работу (подсобная рабочая, санитарка).

Их показания об обстоятельствах дела были связными, последовательными, неизменными в деталях. Для них характерно достаточное понимание происшедшего и сложившейся ситуации, требований, предъявляемых к ним в судебном процессе. Экспертные комиссии приходили к заключению, что такие обследованные могут правильно воспринимать обстоятельства дела и давать о них показания.

Во 2-й группе (14 человек) испытуемых в зависимости от клинических проявлений эмоционально-волевых расстройств можно выделить две подгруппы.

Одну из них составили испытуемые, у которых формально неглубокий интеллектуальный дефект сопровождался значительными эмоционально-волевыми нарушениями по «гипердинамическому» типу. Им с детства были присущи черты повышенной возбудимости и недостаточной дифференцированности аффективных реакций, с ослаблением волевых качеств, расторможенностью, импульсивностью в поведении. В подростковом возрасте к указанным расстройствам обычно присоединялись склонность к бродяжничеству, злоупотреблению алкоголем, сексуальная распущенность, склонности к примитивным вымыслам, лживости. Вследствие эмоционально-волевой неустойчивости они оказывались неспособными к длительной целенаправленной деятельности. Несмотря на формально неглубокий интеллектуальный дефект, обследованные хуже поддавались обучению, не приобщались к труду. Показания их на разных этапах следствия нередко бывали противоречивыми, непоследовательными, что обусловливалось неустойчивостью эмоций и побуждений, недостаточным пониманием своей роли и обязанностей в процессе следствия. Иногда потерпевшие говорили о действительных фактах, но давали им неправильную, неадекватную оценку, обнаруживая недостаточное осмысление сущности происшедшего. Встречались «неумышленные оговоры», т.е. обвинения в насилии, которого в действительности не было, связанные с некритическим отношением к собственному поведению и ситуации в сочетании с примитивностью и чрезмерностью аффективных реакций. Поэтому иногда экспертные комиссии решали, что такие лица вследствие имеющихся у них психических расстройств не могут адекватно воспринимать и оценивать события и давать о них правильные показания. Приведем пример.

Испытуемая А., 15 лет. С детства отставала в психическом развитии, была излишне возбудима, капризна. Во вспомогательной школе материал усваивала удовлетворительно, но постоянно отвлекалась, была двигательно расторможена, вступала в конфликты, допускала агрессивные действия. С 12 лет пропускала занятия, бродяжничала, употребляла спиртные напитки, знакомилась с мужчинами. При попытках повлиять на ее поведение демонстрировала суицидальные покушения, уходила из дома. Несколько раз вступала в половую близость с гр-ном Я. Через несколько месяцев, после гинекологического осмотра, заявила, что гр-н Я. ее изнасиловал в тот момент, когда она опьянела и спала. В институте у испытуемой выявлен неглубокий интеллектуальный дефект с конкретностью мышления, снижением уровня обобщения и абстрагирования. Аффективные реакции крайне неустойчивы, чрезмерны. К сложившейся ситуации, своему поведению относится беспечно, некритично. Заявляет, что гр-на Я. следует осудить за изнасилование, так как он ее «обидел», тут же с улыбкой говорит, что на близость согласилась сама, потому что гр-н Я. ей нравился. По-разному рассказывает об одних и тех же моментах, при указании на противоречивость высказываний озлобляется, грубит, заявляет: «Что хочу, то и говорю». Комиссия пришла к заключению, что А. страдает олигофренией в степени дебильности с психопатоподобным синдромом, к показаниям ее следует относиться, как к показаниям душевнобольной.

Клинические особенности данного случая характеризуются относительно неглубокой интеллектуальной недостаточностью и отчетливо выраженными явлениями повышенной возбудимости, расторможенности, что приводит к формированию в пубертатном возрасте психопатоподобного синдрома с негативистским отношением к окружающим, аффективными и истерическими реакциями, расторможенностью влечений. Сочетание интеллектуальной недостаточности с психопатоподобными проявлениями приводит к значительному снижению способностей к критической оценке окружающего и собственной личности и к утрате возможностей регуляции поведения. Испытуемая не в состоянии правильно оценить происшедшее, сложившуюся ситуацию, понять противоречивость своих высказываний и показаний.

В другую подгруппу были включены испытуемые с отчетливо выраженной повышенной внушаемостью, которая часто сопровождалась безынициативностью, подчиняемостью, вялостью, некоторой адинамией. Такие лица благодаря послушанию нередко удовлетворительно занимались во вспомогательных школах, приобретали некоторые знания и трудовые навыки. Однако они оказывались несостоятельными в случаях, когда возникала необходимость проявить определенную самостоятельность в суждениях и поступках. Особенно отчетливо это проявлялось у подростков, когда к личности предъявляются новые, более сложные требования. Нередко такие девочки, поддаваясь влиянию неблагоприятного окружения, легко и бездумно вступали в случайные половые связи. Показания испытуемых этой подгруппы очень часто бывали противоречивыми, непоследовательными, содержание ответов зависело от характера поставленных вопросов, тона беседы. Иногда отмечались оговоры или, наоборот, отказ от прежних показаний под влиянием заинтересованных лиц. При обследовании становилось ясно, что больные данной подгруппы не могли полностью осмыслить сложившуюся ситуацию, сделать правильные выводы, дать самостоятельную критическую оценку происшедшему. Очевидно, что больные с олигофренией, обнаруживающие значительное снижение волевых качеств с повышенной внушаемостью, не могут являться участниками судебного разбирательства, правильно и объективно воспроизводить события. Приведем наблюдение.

Испытуемая П., 15 лет, с детства отставала в психическом развитии, из 2-го класса массовой школы переведена во вспомогательную, где к моменту обследования учится в 8-м классе. Успевает посредственно; учителя характеризуют ее как послушную, излишне подчиняемую («легко поддается уговорам, не думает о последствиях своих поступков»). Несколько подростков неоднократно приводили ее в подвал, где совершали с ней половые акты, в том числе в извращенной форме. В процессе следствия П. давала противоречивые показания, называла в качестве виновных различных лиц, оговаривала отчима. При обследовании у нее выявляется интеллектуальная недостаточность с затруднением процессов обобщения, абстрагирования, скудными знаниями, примитивностью суждений. Иногда она отвечает на вопросы заученными фразами, не осмысливая их содержание. Рассказать о случившемся достаточно последовательно не может, легко меняет содержание рассказа под влиянием предлагаемых вопросов, крайне внушаема. Не отрицает, что оговаривала отчима, объясняет это тем, что он плохо относился к ней и к матери («хотела, чтобы его забрали в милицию»). По заключению комиссии, П. страдает олигофренией в степени выраженной дебильности, к показаниям ее следует относиться как к показаниям душевнобольной.

В данном случае интеллектуальная недостаточность в сочетании с волевой слабостью, повышенной внушаемостью, подчиняемостью обусловливает как неспособность к пониманию и отстаиванию своих интересов, так и невозможность целенаправленно руководить своим поведением и высказываниями в сложившейся ситуации.

У лиц 3-й группы (10 человек) значительная степень интеллектуальной недостаточности выражалась в сугубо конкретном типе мышления с неспособностью делать обобщения, образовывать понятия, делать умозаключения, речь была примитивной, со скудным словарным запасом. В соответствии с выраженным дефектом интеллекта отмечалось недоразвитие эмоционально-волевой сферы с крайней примитивностью и недифференцированностью реакций, пассивностью, подчиняемостью и наряду с этим немотивированным упрямством, негативизмом, расторможенностью низших влечений. Такие расстройства обусловливали неспособность к усвоению простых общеобразовательных знаний и приобретению трудовых навыков, неумение самостоятельно ориентироваться в простых житейских ситуациях. Большинство из них, окончив с трудом 1—2 класса вспомогательной школы, находились в последующем дома, имели инвалидность, иногда выполняли несложную домашнюю работу, но лишь при постоянном побуждении к этому и наблюдении.

Эти испытуемые даже при длительных беседах и наводящих вопросах не могли связно сообщить о происшедшем, отделить главное от второстепенного, давали крайне противоречивые ответы, не понимали сущности происшедшего, у них отсутствовало адекватное эмоциональное отношение к случившемуся. Экспертные комиссии приходили к заключению, что показания этих лиц следует расценивать как показания душевнобольных.

В соответствии с требованиями УПК РСФСР (ст. 79, п. 3) при судебно-психиатрическом освидетельствовании свидетеля (потерпевшего) эксперты должны ответить на вопрос, способно ли данное лицо «правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания». Необходимо оценить способность испытуемого осознать и запомнить происшедшее, рассказать об этом, а также понимать требования, предъявляемые к нему как к участнику судебного процесса, и в соответствии с этим руководить своим поведением, в том числе и высказываниями. Последнее положение не вытекает непосредственно из УПК, но оно важно для экспертной оценки, особенно лиц, страдающих олигофренией. Нередко у последних отмечаются удовлетворительная память, достаточно развитая речь, они могут излагать основные факты, но не способны дать последовательные и однозначные по содержанию показания, так как не могут ориентироваться в более сложной судебно-следственной ситуации. Поэтому экспертное заключение должно исходить из клинической оценки общей степени психической состоятельности, т. е. не только формальной возможности запомнить и изложить, но и способности к более высокому уровню психической деятельности — целостному пониманию ситуации.

Это подтверждается результатами наших исследований, свидетельствующими, что в каждом конкретном случае решение вопроса о способности или неспособности давать показания зависело в конечном счете от того, в состоянии ли данное лицо критически правильно оценивать происшедшее и сложившуюся ситуацию.

При анализе клинических признаков дебильности следует подчеркнуть, что степень психического дефекта, препятствующая возможности давать показания, в одних случаях определялась преимущественно глубиной интеллектуальной недостаточности, в других — выраженностью и характером сопутствующих эмоционально-волевых расстройств.

В 1-й и 3-й группах основным определяющим клиническим признаком являлась степень интеллектуальной недостаточности. Экспертное решение для каждой из этих групп было однозначным и основывалось на оценке глубины интеллектуального дефекта.

Наибольшие трудности в экспертном отношении представляла 2-я группа, что было связано с более сложной клинической структурой состояния, при которой неглубокий интеллектуальный дефект сочетался с выраженными эмоционально-волевыми расстройствами. В отношении особенностей эмоционально-волевой сферы дебильных лиц, совершивших уголовные правонарушения, О.Е. Фрейеров (1957, 1964) и Ю.А. Новиков (1974) подчеркивали, что выраженные аффективно-волевые нарушения усугубляют клиническую картину олигофрении, поэтому имеют существенное значение при решении вопроса о вменяемости. Как показывают наши наблюдения, выявление эмоционально-волевых расстройств играло важную роль и при оценке возможности лиц с признаками олигофрении давать показания в качестве потерпевших. Наличие у дебильных личностей аффективной возбудимости, импульсивности, расторможенности, а также повышенной внушаемости и подчиняемости сопровождалось значительным снижением способности к критической оценке окружающего и регулированию своего поведения, что, в частности, проявлялось в их отношении к случившемуся, поведении и высказываниях в судебно-следственной ситуации. Поэтому в большинстве случаев эксперты решали, что испытуемые данной группы не могут адекватно оценивать происшедшие события и давать о них правильные показания.